Тревога

Ему было очень тревожно, он стоял на краю и думал одновременно о том как красиво здесь, как еще красивее там внизу и как мучительно не охота ждать чего либо. Он ненавидел ждать.Тучи медленно сваливались куда то на голову и взглянув наверх он увидел, что движется не небо, а движется он сам. Куда то всё дальше и дальше, уплывая и уходя далеко, далеко. Но надо было ждать, Елизавету. Он сел на траву уже сухую от жары и не живую. Вокруг скромно ползали какие то жучки, и так же скромно поползли ему в сумку. Сколько их там этих жучков путешественников, уж накопилось за три дня. Некоторые видимо очень удивлялись когда выползали и попадали совсем в другое место. Только он сам давно уже не удивлялся. Именно сегодня ждать ему надоело гораздо больше, чем думать о том что она может и не придти. Он не думал лишь об одном, что это всё была дикая глупость. Такая же дикая как и то как он искал её первый раз.Это был вечер. Зимний и убогий, похожий на все зимние вечера, когда никто не ждет, когда не только некуда идти, но и не охота даже думать о том , о самом факте «идти», холодно мерзко. Долго одеваться, еще дольше стоять на остановках. Вылавливая из ночного тумана свой номер. Тогда пришли к нему, дверь открыла мама и долго о чем то говорила. Потом зашла в комнату и сказала «Это к тебе. Проходи Лизавета». Всё. Больше ничего не было. В тот вечер, не было ни долгого общения, ни странных взглядов, из подо лба, ни тем более каких либо стрелок после. Ей была нужна её тетрадь. Он был озабочен тогда совсем другой пассией и удивился только тому насколько она нужна была ей. Если она нашла его, хотя к нему тетрадь попала через пятые руки. Он проводил её очень быстро, мама еще поругалась тогда, почему не напоил замерзшую чаем, почему не отдал что должен и т.д.На утро был экзамен, башка болела от недосыпа и информация которая за ночь должна была сложиться в аккуратную кучку, рассыпалась по голове мелкими осколками. Первая мысль когда в такие дни открываешь глаз «Ничего не помню.», и эта же мысль была первым признаком того, что всё будет нормально. Но не в тот день. В тот день была другая мысль «Зачем я ей отдал, свои лекции». Потом дикие скачки в трусах по квартире и вот оно, зеленая ничем нигде не исчерканная тетрадь. Её тетрадь.Он дошел до аудитории. Посмотрел, на эти небритые морды, немного перекрашенных девушек, пожал руку тем кто вышел первый и сдавал как обычно на отлично. Заглянул даже пару раз во внутрь. По улыбался преподу, и сел в коридоре на подоконник. Взял эту зеленую тетрадь и подумал «Сдам или не сдам, пофигу. И сдавать не буду. Точно не буду.» Дальше уже было проще. Пойти узнать когда экзамен у неё, отдать тетрадь. Экзамен был у неё через три дня. В голове крутилось что еще не поздно вернуться, что обойдется она без тетради, но ноги пошли в деканат и спокойно нашли её адрес. Тогда он первый раз заметил что она ему нравиться. Тогда еще только имя – Елизавета, Лиза. Одновременно такое красивое, мягкое и тут же немного высокое. Но лицо он её так и не помнил.Дома её понятно не было. Жила она понятно у черта на куличках. Мороз был двадцатник, но этого хватило что бы отморозить ноги. Отморозить от похода по подъездам в поисках нужной квартиры, а до этого от похода по дворам в поисках дома. Но мысли уже покоя не давали. «Зачем поехал. Никого нет значит придет. Не придет, так тебе балде и надо и так всё время. ААА, достал уже». Ну короче было не очень хорошо. Квартиру он нашел. Тупо сел в подъезде и стал слушать. В подъездах всегда слышно чего происходит в квартирах. Потом стали приходить в подъезд люди сердце стукало и потом ругалось. Человек был не тот. Третий раз когда он выходил, думая что вот, вот кто то придет. Он думал об одном только «Ненавижу ждать, особенно у порога, особенно зимой.»Она прошла мимо. Совсем не подняв голову, не сказав «Это ты». Так мимо и всё и если бы это было бы не сейчас, он подумал бы что это и не она вовсе, но тут злость от ожидания, переборола что либо. Он не сказал, он закричал.- Девушка!Девушка обернулась уже с улыбкой, он замолчал и встал как вкопанный. Она улыбалась. Он молчал. Она улыбалась. Он стоял как вкопанный.- Если вы Лиза, не впустите меня, я замерзну просто и умру тут прямо около вашего подъезда, на этой, простите, обсосанной собаками, ледяной скамейке!Лиза больше не улыбалась.- Ты наверное долго меня ждешь?- Нет буквально две минуты, собака из 40 квартиры, зовут Валентин. Его тут выпускали.- Пойдем я тебе чаю, налью. Ты что собак любишь?- Теперь не очень.- Валя хороший. Только больной. Он же тебя не кусал?- Я их совсем не люблю.Как то уже не волновало, чем этот Валя болеет. Он подумал что у всех бульдогов изо рта слюни. Но теперь сомневался.- Помоги открыть, замок мерзнет всё время.Ключ был холодный. В замок он не влезал вообще он достал зажигалку и начал его греть.- Не обожгись.Он посмотрел на неё и глаза какие то мокрые. Волосы какие то мокрые. На щеке прыщик. Шапка вкривь. Мда, Лиза.- Я же говорила, не обожгись.- Открывай давай.

Тем, кто уже пересек линию старта

Я ненавидел как и ты то, что связало меня. Я хотел остановиться, но даже ты не останавливала меня. Ведь ты знала, если я был не таким, ты бы не любила меня. Я видел всех наших детей (всю дюжину) и знал, что так будет. Я всегда отвечал тебе «Да». Ты ведь не говорила «Ты прекратишь это». Ты говорила «Делай, милый, то, что ты хочешь.» Я не вернусь. Хотя ты всё еще ждешь меня. Ты еще не знаешь что ты беременна, и что наш первенец окупит с лихвой всю дюжину. Ты возненавидишь гонки, а сын будет тянуться к запаху машинного масла. Ты будешь до последнего момента скрывать от него, кто его отец, что бы он не пошел по моим стопам. И ты права.

Эти 36 кругов. 36 кругов лидерства. Только ради того, что бы знать что ты первый. Глупость? Да. Куда я мчался? Да. Ты же знала что эти круги бесконечны. Ты же понимала что 12 поломанных ребер это тоже не шутка. Но блеск в моих глазах убил здравый смысл. Ты влюбилась в этот блеск и жила ради него. КАК я мог лишить этого Блеска Тебя?
Да — теперь уже не стоит знать. За чем я гнался. Да — теперь я убил этот блеск вместе с собой. Да, ты думаешь, что жизнь остановилась. Но у этой гонки не стоп-кадра, как и нет перемотки. Этот лента пуста, как трибуны без зрителей. Строй на ней, наконец, то, что ТЫ хочешь, а не то, что там за тебя видят другие. Я тебя освободил от этой глупости. Только не гонись сильно быстро. Там всё равно нет конца. А только бортики, ржавые и жесткие. И поверь лучше так — чем было остаться с переломанной шеей. И без блеска. Без этого блеска. Ради которого стоит жить, и ради которого не стоит быть первым.

Зима

Замерзшими руками, она открывала сумочку. Снежинки растворялись на её щеках и били всё сильнее и сильнее. Хотелось покусать губы, и, наконец- то, понять как она могла выйти без перчаток.

— Зима, я ненавижу тебя.
Она кричала. Потому, что больше ничего не оставалось делать. И больше некого было ненавидеть. Ключи она всё-таки оставила. Вышла из дома, засунула руки быстрее в карманы, прошла пять метров и внезапно поняла, что ключей в кармане нет. Но возвращаться было неохота. Холодно.
— В сумке… В сумке… Они ДОЛЖНЫ были быть в сумке….
Она так думала. И сейчас она так себе шептала. Как будто от этого они там могли появиться. Она знала, что они оказались бы в сумке только если бы она вернулась сразу. Зимние сумерки уже стирали черты города. Снег становился всё противнее. А зима становилась всё больше похожа на нечто более противное чем, новый год 1-го января.
Он с утра еще был, дома. Он там так лежал, словно ежик, уснувший под деревом. Она боялась его поцеловать с утра. Она не знала почему мужчины за ночь могут стать такими колючими. Она просто смотрела, на него и улыбалась. А ключи лежали на столе и смотрели на неё. И вот теперь ни ежиков, ни ключей.
— Будить не хотела… Теперь мерзни…
Она шептала. Что бы еще чувствовать губы. Он шел к ней. Всё такой же небритый и дико мучащийся вопросом. Во сколько она придет с работы. И что он скажет ей.
Она увидела его и перестала шептать, перестала говорить. Она смотрела на него и только открывала рот, заглатывая воздух. Ветер дул в лицо её. Ему ветер дул в спину и сдувал последнюю шапку.
— Ты, наверное, забыла их утром?
— Спасибо. Большое спасибо. Как ты догадался?
Руки перестали дрожать, мозгами она уже была дома и ставила чайник.
— Не знаю.
Она открыла дверь, а он всё стоял и держал шапку. Она зашла в подъезд и поднялась. Быстрее домой к себе домой. Какое это счастье, как было глупо не догадаться, что он вернется. Она сняла пальто побежала на кухню, зажгла спичку и поняла… Он не пошел за ней… Обожгло палец. Быстрее назад… Сапоги… К черту сапоги, в тапках. Третий, второй, первый.. Замок.. Холодный замок на подъезде. Который всегда захлопывается.
Всё этот же миллион снежинок. Всё этот же ветер в лицо.
— Где ты?
Его не было. Поставила чай. Хотелось покусать губы. Она посмотрела в окно. Мороз съел кусочек деревьев. А пурга всё остальное.
— Зима, я ненавижу тебя.
Она кричала. Потому что больше ничего не оставалось делать. И больше некого было ненавидеть.

Идущая на встречу

Действующие лица:

Большая смерть. Маленькая смерть. Глупая Судьба. Девушка.

Ветер обдувал её лицо, что-то ломило вены. Неудержимо хотелось пить. Она шла. Она шла на встречу. Под ногами мокрый песок, говорил ей, что пора остановиться, но она шла. Она шла на встречу. Ветер подгонял облака. Сейчас ими накроет землю. Но она продолжала идти.
— Сколько времени осталось ей?
— Два часа. Может быть больше.
— Но она же дойдет до конца.
— Конца нет. Как нет и того навстречу с кем она идет.
— Почему?
— Потому – что ты задаешь очень много вопросов.
Она продолжала идти. Дождь намочил её волосы. Она щурила глаза от ветра. Но она шла.
— Судьба глупа. Судьба знает, что она не дойдет, но ведет её вперед, почему? Почему? Ответь мне.
— Потому – что Ты задаешь Очень много вопросов.
Она не могла дышать. Ветер дул в лицо. Судьба опять обманет её. Судьба опять вертит ею.
Судьба опять говорит за неё.
— Два часа. Она выйдет на причал, и ты встретишь её. Только не смотри ей в лицо. Люди не любят когда Смерть смотрит им в лицо. Люди могут испугаться Тебя. А ты еще молода и это твой первый человек.
— Она так молода. Мне так повезло. Мне жалко её. Почему Судьба посылает её ко мне?
— Было бы сильно просто — встретить бабушку и одарить наследников большим наследством. Ты ведь послушная девочка. Иди встречай её.
Она упала. Ветер сдул её. Двадцать шагов до причала. А там никого нет. Ноги в песке, в мокром песке. Какая соленая вода, на лице, на губах. Соль. Как прекрасно остаться здесь. Как прекрас- но, что там никто не встречает. Какая была глупость пойти к нему. Именно сейчас. Судьба опять обманула её. Что-то рядом. Кто-то рядом. Как хочется захлебнуться, только непонятно зачем. Ведь завтра новый день. И он не нужен ей. Завтра новый день.
— ТЫ вернулась? И ты улыбаешься?
— Она так прекрасна, Судьба зря меня к ней отправила я не возьму её с собой. Она прекрасна, она молода. Завтра новый день.
— ТЫ не взяла своего первого человека? Ты провалила первый экзамен? Я уговаривал Судьбу, что бы тебе досталась молодая девушка. Ты так любишь всё красивое.
— Спасибо тебе, но я люблю не только всё красивое, я люблю всё необычное. Я люблю делать глупости. Я бы лучше пришла бы к тому молодому человеку, но Судьба пожалела его. Она прекрасна, она уже выходит из моря и идет к причалу.
Она уснула здесь в домике рыбака, у причала. Как прекрасно спать в дождь. Ей все время каза- лось, что кто поет. Так тихо и ласково. Так тихо, что становилось жутковато.

Глупая

Тихо, очень тихо. Я не понимал даже куда делся стук часов, такой всегда ровный и такой незаметный если не прислушиваться. Но я прислушивался. Так, на счет три открыть глаза. Раз, два… стоп. Вчера я уходил не домой. Совсем не домой. Куда же я уходил. Трава. Сосны, такие помню огромные. Закрывали всё небо. Неужели я у неё. Неужели я дошел до неё. Тогда почему никто не сопит в ухо. Почему я вообще ничего не слышу.

Темно. Окно огромное. Шторы. И эти сосны. Там за окном, точнее их силуэты. Отлично, я уже слышу ветер. Еще не всё потеряно сосны на месте. Голова не болит. Но помню плохо. Сколько же времени черт, подери. Этот запах. Еще лучше я что то унюхал. Запах чего то свежего. Стоп. Теперь уже всё. Всё. Достаточно двух минут. Что бы понять. Вчера мы положили свежее белье, вчера я выпивший но до безумия трезвый перся, сюда. И сердце выколупывалось из груди и гремело мне что это случилось. Остальное. Остальное уже не так важно. Но Боже мой, она совсем не моя любимая девушка. И вообще где она?
Остальное было не важно. Ожидание праздника лучше самого праздника. Пока я тогда шел, я передумал всё на свете. Как просто всё было вчера. После двух месяцев общения на вы. Один вечер. И её нет. Что я здесь делаю? Эти сосны. Этот поцелуй. После которого сохнет в горле. И что-то давит на грудь. Один вечер и два месяца к черту. Нельзя было сделать это сразу? Нельзя было в конце концов спросить? Ты понимала. Ты всё знала. ТЫ захотела этого вчера чуточку больше и это случилось. Но почему так. Так безумно. Эти сосны. Три метра до подъезда и ты заревела. А я, глупое животное, пошел прочь и только твой голос остановил меня. Мог бы и подумать прежде чем обернутся. И сказать себе то, что твердил очень долго. А зачем?
Это не твой дом. Тут живет еще кто-то, и я даже не знаю кто. Поэтому ты искала свежее белье. Твои ноги. Я никогда не думал, что женским ногам можно уделять столько внимания. Давит на грудь от одних мыслей. Как это всё было недавно. Час, два, три. Как бы теперь уснуть. И эти нелепости.
— Ты мне прикусила губу..
— Молчи. Молчи и не останавливайся.
Я думал, ты меня совсем покусаешь до полусмерти. Как бы уснуть. Как бы забыть это всё завтра. Как бы ты не подумала, что испортила мнение о себе. Боже мой, столько времени думать об этом про себя и потом попрекать себя за то, что сделала и не подумала. Странная женская логика. Как бы уснуть. Ой.
Рассвет. За этими соснами всё-таки есть немножко неба. Нет, пойду. Автобусы уже ходят. И уже не темно. Ни записок. Ни бокалов. Куда всё дела? Куда сама делась? Какая разница, я всё равно тебя просто увижу. Это всё твоё. Что было. Возьми это себе, ты так много думала, что бы это у тебя было. И так не скоро поняла, что это всё уже у тебя есть. Глупая.

Шарф

Шарф

В доме был запах чего-то старинного и очень приятного, будто давно тут стоял камин, и запах еще остался. Какая то старинная лампа, с обалденным абажуром и такой теплый свет. Он падал ей на плечи. Она сидела и молчала. Не надо было, так. Я знал, не надо было. Надо было хоть как хоть что, но не так. Очень глупо не доделывать до конца. Еще более глупо, потом жалеть что доделал. Всё. Уже всё. Теперь у неё и у меня есть по кусочку друг друга.

— Возьми это. Я давно хотела отдать, но было как-то неудобно.

Я узнал. Свой шарф. Какая глупость. Отдать его именно сейчас. Неужели она всё-таки уйдет. Неужели она решила. Я не хотел. Теперь уже поздно думать. Теперь должно быть всё, не так. Мысли бесились. А сердце радовалось. Что она рядом что она не молчит. Что она уже давно решила всё совсем наоборот. Что шарф она отдает потому что он просто ей не нужен.

— Я тогда вспомнил только через три дня где я, оставил.

— И вернулся…

Сказали мы хором. Вернулся что бы забрать его. А потом забыл опять. И в третий раз приходил уже — к ней, а не за шарфом. А потом….

— Зачем ты сказал, что я не буду ждать тебя. Ты же знал что буду

— Нет. Не знал. Я много чего тогда не знал.

Её плечи. Зачем всё так. Ветер ломился куда в стекла, и становилось еще более одиноко. Я подошел к окну.

— Налей мне.

— Прости. Слышишь? Я догадывался. Но верить не хотел, не тебе, не себе так было проще. Понимаешь. А теперь сам делаю то во что, не верил. Прости.

— Мне не больно. Мне просто обидно. А сейчас. Сейчас, спасибо тебе. Только не приходи больше.

За окном заметало последние следы, которые я оставил когда шел к ней. Снег блестел, от фонаря, который трясло ветром около дома. Я налил. Себе и ей. Только она не заплакала. Только не слезы. Я выдержу всё только не слезы. Я обернулся. Она кусала губы. Нет. Нет. Нет. Перестань. На, возьми вино. Только не слезы. Я передал ей вино. Она подняла глаза. Счастливые и нежные.

— Я не буду плакать. Это всё равно ничего не изменит. В детстве, я нашла больного щенка, и откармливала его в подъезде, а он стал умирать. Понимаешь, я носила ему молоко. Я никому его не показывала. Я не хотела что бы его все жалели, я хотела показать его всем здоровым и умным. А он стал умирать. Я плакала. Мне было больно. Я хотела поменять всё но не могла. Плакала и думала, если мне так больно он должен выздороветь. А он умер. Слезы ничего не меняют. Только не приходи больше. Если бы я того щенка не взяла, хотя бы мне не было, так больно. Не приходи.

Сейчас этот ветер выбьет к черту все стекла. Как просто всё менять. И как сложно потом думать об этом. Как сюда не приходить? Слезы ничего не меняют. Только не чужие. Если бы тот щенок понимал эти слёзы, он бы никогда не умер. И не приду. Как хотелось. Разбить эти стекла. Я –подошел к ней она накинула, уже ту огромную рубаху, что так шла ей вместо халата и сказала.

— Пойдем ужинать?

— Пойдем.

Сейчас она поставит чайник. Я нарежу колбасы на омлет. И мы поедим. Она всё решила. Она знает что я всё равно опять забуду этот шарф. Она еще сомневается что я давно подарил его ей и возвращаюсь, что бы забрать её или остаться здесь. Навсегда. С этим абажуром. Что бы отогреть ей сердце, что бы целовать её нежно и ласково. Что бы видеть эти плечи и резать на кухне колбасу. Просто она не знает. Она много пока чего не знает. Но догадывается, ей так этого хочется. Я посмотрел ей в глаза и подал шарф.

— Отнеси его в коридор, а то вдруг опять забуду.

Моя личная жизнь

Когда ноги растут от коренных зубов – это аномалия, должно быть немного тела. Если женщина этого не понимает, у нее нет шансов стать моей любимой. Моя любовь растет во мне.
Руслана этого не понимает. Она живописно раскинула бескрайние ноги перед моими глазами и ждет. Ладно, ноги – она же и коренных зубов не прячет. Руслана – первая красавица фирмы, что ей от меня надо? – я не могу на это пойти. Я целеустремленный человек, я хочу карьеры, я хочу стать заместителем Павла Петровича, а это вряд ли возможно, если крутить вензеля с его секретаршей. Руслана не хочет слушать разумные речи опытного человека, она бросается на меня как кошка. Ничего, любовь никуда не денется.
Ну хорошо, хорошо, поцеловались и хватит.
Ну ладно, раздевайся, только быстренько.
Тьох-тьох, видтьох-тьох. Соловей щебечет.
Ну вот, так я и знал – в комнату забегает толпа папарацци, толчея, суета, гвалт, вспышки фотоблицев, микрофоны, назавтра во всех утренних газетах крикливые заголовки, на снимках, крупно – мои захватнические руки под юбкою секретарши, стыд и позор.
Нет, показалось, никто не прибежал, секс с Русланой остался незамеченным, утренние газеты выходят без сенсаций, публикуя второстепенные новости – война в Чечне, выборы президента.
Моя личная жизнь никого не интересует – просто беда. Моя любовь остается со мной.

История одной любви

Все было просто замечательно. И сырой ноябрьский вечер, и приглушенный свет настольной лампы, и тихая музыка, и полусонный покой после долгого трудового дня. И в этот мой мир одиночества громом небесным ворвался телефонный звонок. Ничего особенного — просто подруга поболтать захотела. И как бы между прочим она сообщила, что один наш общий знакомый оказывается недавно женился на какой-то никому неизвестной девице, и у него уже ребенку три месяца. Подруга моя чисто случайно вчера с ним на улице встретилась, он повзрослел, стал серьёзнее и выглядит безумно счастливым человеком… Поболтав с подругой минут двадцать, я снова вернулась в свой сумрачный мирок, но покоя уже не было. Воспоминания о событиях шестилетней давности волной подхватили и понесли меня в прошлое. Стало вдруг нестерпимо грустно, захотелось все вернуть, повторить по-новому, по-другому, без боли и обид… Мы были студентами, вместе учились, вместе ходили на лекции. И ничего больше. Мы даже друзьями-то не считались — так, ничего особенного. На втором курсе он не сдал какой-то экзамен, и его отчислили. С этого все и началось совершенно неожиданно для всех.

Каждый день он встречал меня после лекций, и мы шли куда-нибудь гулять. Все вечера были наполнены радостным сознанием того, что меня любят, обо мне заботятся, меня ждут. Мне было восемнадцать лет, и это была первая моя осень любви. Как я была счастлива, и своим счастьем готова была делиться со всеми вокруг. Что может быть слаще первого поцелуя? Робкое прикосновение любимых, но еще не знакомых губ, полные бесконечной нежности родные глаза. Для меня уже не существовало ничего, я жила только им и для него. Его заботы и дела стали моими, мне нравилось то же, что и ему, я и думать стала, как он. На его день рождения, призвав на помощь все свои незначительные кулинарные способности, я испекла огромный торт. Было воскресенье, удивительно солнечное и радостное, выпал первый ноябрьский снежок, и весь день мы были вместе. Гуляли по свежему и морозному безлюдному парку, бегали среди деревьев по белой и чистой земле, лепили первые в этом году снежки. И замирая от страха и восторга — вдруг увидят — целовались. — Ты меня любишь? — Очень-очень, маленькая моя! — За что же? — Ты самая-самая. Самая умная и самая красивая. А потом он исчез. Пропал не сказав ни слова. Наверное я сошла бы тогда с ума, если бы не смутная надежда, что все не может вот так взять и оборваться. Его не было две недели. Две недели неизвестности и метаний. Возник он так же внезапно как и первый раз, нашел меня в институте, вызвал с лекции. И опять радость переполняла все мое существо — он вернулся, он нашел меня! Только маленький червячок сомнения грыз душу изнутри. Но я убеждала себя снова и снова, что все чистое и светлое между нами не может просто так взять и исчезнуть в никуда. Оказалось, что может. — Нам надо поговорить,- он взял меня за руку и повел куда-то подальше от посторонних глаз. Что было дальше я помню только какими-то несвязными отрывками. Долгая разлука.. не хочется о ней думать.

Какой-то угол среди шкафов с пыльными книгами, окно с разбитым стеклом, из которого жутко дуло, я сижу на подоконнике и смотрю вниз на улицу и пробегающих мимо студентов. Мысли путаются, а он все говорит и говорит. Он нашел ту, которую искал всю жизнь, он ее очень любит. Меня он тоже любит, но она-то — совсем другое дело. Он знает, что поступает подло и мерзко, но все равно просит простить его… Он ее любит! О Господи, а как же я? Мне-то что делать? И За что он меня так? Наверное, он просто шутит, это не может быть правдой, я что-то неправильно поняла… Он говорит, что у меня все еще будет хорошо. Он не может поступить иначе, но ему меня очень жаль. Он просит меня не плакать. А я и не плачу — у меня нет слез, только какой-то комок в горле мешает говорить, и голова кружится. И снова он просит у меня прощения за все, что сделал со мной. Зачем? Ах да, он же меня бросает ради нее. А кто она? Я ее прекрасно знаю, десять лет я считала ее своей лучшей подругой, и однажды сама их и познакомила… И опять я должна простить его. И не смотря ни на что он надеется, что мы останемся друзьями как и раньше. Это последнее, чем он пытается меня утешить. Да-да, конечно же мы останемся друзьями и будем помнить только хорошее. Ему искренне жаль меня — он сам готов заплакать от такого несчастья, что человек которого я так любила, которому так верила, оказался последним мерзавцем и негодяем. Ненавижу! Так мне еще больнее. Сознание медленно уплывает куда-то вверх и в сторону. Только б не упасть… Я медленно поворачиваюсь и иду прочь. Как можно дальше отсюда. Отношения были испорчены. Любовь ушла.

Совершенно забыв про лекции, иду на улицу. Первый зимний морозец обжигает мои горящие щеки. Я бреду по улицам сама не зная куда. Нет я лечу, бегу — туда! Куда? Ну конечно же к ней, я должна вс знать, я еще не верю… Но все оказалось правдой. Она с восторгом рассказывала мне во всех подробностях, какой он замечательный. Благодарила меня за то, что когда-то давно я их познакомила. В общем она была вполне счастлива. Единственное что ее еще беспокоило — а что дальше будет со мной? И тогда я соврала и сказала, что он мне никогда особо не нравился, и я с радостью ей его дарю… Почему я тогда не умерла? У меня не было даже слез. Мир раскололся пополам, и земля разверзлась под моими ногами. Не было даже больно — меня просто не было. Я заперлась в своей комнате и не выходила оттуда несколько дней. Не спала, не ела, не ходила в инст тут — просто сидела и смотрела в окно. Это только потом пришла боль и слезы. И я плакала безутешно и горько еще неделю. А потом мне стало все равно… Мы не стали врагами, но и друзьями не остались. Так я лишилась своей лучшей подруги. И пережила первую в своей жизни любовь. Это только потом я узнала, что через два месяца он от и нее сбежал точно так же. Она тогда меня обвиняла во всех своих несчастьях.

Наверное, все так и должно было случиться. Только пройдя через чувство первой привязанности, человек может научиться ценить чужое благополучие выше своего, в чем-то жертвовать собой ради другого человека. Потому что на чужих слезах никому еще не удавалось построить своего счастья. Хотя я опять не права, но так хочется верить… Молчи! Не надо, лишних слов не говори. Прости, прекрасный миг неведомой любви. Прощай. Что я еще тебе теперь скажу? И уходи, я боль свою сама переживу.